Убийца читал Киплинга (Где и заповедей нет) - Страница 32


К оглавлению

32

— Но я никого не подозреваю. Просто письмо генерала Сомервилля не только вызвало мой приезд сюда, но и привело в движение мое воображение. Посмотри! — он показал на теннисный корт, залитый лунным светом. — Нет ничего более жуткого, чем теннисные корты после захода солнца. Стоит прикрыть глаза, и уже видишь души игроков, бесшумно отбивающих мяч.

Каролина задрожала и взяла Джо под руку.

— Идем быстрее домой… — шепнула она.

Вскоре показался кованый фонарь, освещающий кованую дверь. В ту же самую секунду свет фонаря пересекли два прижавшихся друг к другу силуэта. Джо приложил палец к губам, и они с Каролиной приостановились.

Фигуры сошли с аллеи и между просторно растущими деревьями направились к тому месту, где рядом с теннисным кортом стояла скамейка. Мрак поглотил их.

— Я очень рада… — шепнула Каролина, почти прижавшись губами к уху Алекса.

Джо не ответил. Только когда они оказались на открытом пространстве и по дорожке вокруг клумбы шли к входной двери, он спросил:

— Что тебя так обрадовало?

— Знаешь, почему Мерил плакала? Потому что, как и предсказывал Джоветт, Коули ее тогда нашел и устроил сцену. Сказал, что безумец тот, кто поверит в честь женщины, что она вела себя провокационно, раз Джоветт осмелился предложить ей позировать, и что вообще он, Коули, понимает, что у нее, Мерил, есть право поступать так, как ей хочется, она ведь свободна, но ей следует помнить, что безответственные флирты ей следует приберечь для художников и других людей такого же склада. Он же, Коули, всего лишь простой смертный и, зная душу женщины и понимая, что ничем не может импонировать девушке, которая, как бабочка, летит на любой свет, он удаляется и просит с этого момента навсегда вычеркнуть его из числа тех людей, которых ей нравится сначала привлечь, а потом бросить, чтобы удовлетворить свое женское тщеславие. Потом он раскланялся и быстро ушел, а она осталась одна и разрыдалась. Я, естественно, сказала ей, что все мужчины — идиоты, и что у него это пройдет. Но она продолжала рыдать. Кажется, она в него влюблена. Она сказала, что у него был такой вид, когда он уходил, что она испугалась, как бы он не сделал чего-либо плохого с собой или с Джоветтом. Но еще больше она боялась пойти туда, в мастерскую, потому что там был Джоветт, и если бы Коули подумал, что она пришла из-за Джоветта, то уж, безусловно, всему бы был конец, — Каролина с облегчением перевела дух. — Но, видно, права была я, поскольку они вдвоем. Наверное, сидят на скамейке и просят друг у друга прощения. Но извиняться следует в первую очередь ему, — убежденно заключила она.

— Естественно, — проворчал Джо. — Ведь все мужчины — идиоты, как ты сама сказала минуту назад.

Они вошли в дом. Желая спокойной ночи, Каролина легко поцеловала Джо в губы и улыбнулась. Идя по коридору к своей комнате, она обернулась и помахала ему рукой. Джо кивнул в ответ и направился в отведенную ему комнату. Поскольку перед ужином он не запер дверь на ключ, то просто повернул ручку и вошел в комнату. Он был убежден, что, уходя, погасил свет. А сейчас в комнате около камина горела низкая лампа с зеленым абажуром.

Алекс закрыл дверь.

— Было бы преувеличением, если бы я сказал, что предполагал встретиться с вами еще сегодня, — сказал он, подойдя к камину и опускаясь в глубокое кресло. — Но у меня было неясное предчувствие, что наш разговор не окончен, — он достал из кармана пачку сигарет. — Вы курите?

— Да, благодарю.

Чанда взял предложенную сигарету.

— Прежде всего я хочу искренне извиниться за неожиданное вторжение, — он посмотрел на часы, — впрочем, мне уже надо идти. Нужно запереть входные двери, проверить, все ли в порядке, и подать генералу какао… — он слегка улыбнулся. — Он всегда пьет какао перед сном, точно в половине одиннадцатого. И всегда подаю его я… то есть, вот уже десять лет, ибо раньше он выпивал стаканчик виски. Но доктор запретил… — Чанда оборвал себя. — Разумеется, я пришел сюда не затем, чтобы рассказать вам о столь малозначительных делах. Я в глубочайшем смятении, мистер Алекс. Впервые за пятьдесят лет я готов предать сейчас то доверие, с каким ко мне относится генерал Сомервилль. Но пусть извинят меня страх за него и моя, надеюсь, оправданная вера в ваше умение находить выход там, где другие люди его не могут заметить…

Джо загасил сигарету, машинально вытащил следующую и закурил.

— Прошу вас, продолжайте, мистер Чанда.

— Излишне добавлять, что генерал никогда бы не простил меня, узнай он, что я раскрыл кому-то его тайну…

— Постараюсь не обмануть ваше доверие, — спокойно ответил Алекс. — Чтобы несколько облегчить вашу совесть, разрешите сначала сказать, что я знаю, кто писал письма в Скотланд-Ярд и кто их отправлял. Писал их генерал Сомервилль, а посылали вы, не так ли?

Чанда подтвердил его слова кивком головы.

— Я допускал, что вы догадаетесь, мистер Алекс. Потому-то вы и спросили днем, бываю ли я в Лондоне и кто еще в Мандалай-хауз в последнее время ездил туда. Я сразу понял, что вы знаете. Но я понял, что вы знаете мало. Кроме того, вы могли предположить, что раз генерал сам писал письма, значит, нет причин для опасений. Но генерал Сомервилль написал эти письма не ради шутки. Они являются частью одной его концепции. Ими он хотел обратить внимание полиции на Мандалай-хауз и создать атмосферу опасности вокруг себя. По этой же причине он написал и мисс Бекон. Из газет он узнал, что вы — друг Паркера из Скотланд-Ярда, а… из сплетен, что мисс Бекон и вы, мистер… что вас часто видят вместе. Генерал Сомервилль любит детективы. Он их всегда читает в постели перед сном и радуется, как дитя, когда ему удается раскрыть убийцу раньше, чем это сделает автор. Что касается ваших книг, то тут у него не всегда так легко получается. Я думаю, что это явилось главной причиной, по которой он пожелал увидеть вас здесь. Впрочем, если быть откровенным до конца, я должен вам признаться, что посетил мисс Бекон в тот день, когда генерал отправил вам письмо, и упросил Каролину организовать ваш, мистер, приезд до одиннадцати часов пополудни следующего дня. Мисс Бекон дала мне слово, что вы не узнаете о моем вмешательстве. И, кажется, слово она сдержала.

32